Ч2 Гуманитарное образование в России Ценностные основания

С. О. Петров

Санкт-Петербургская государственная лесотехническая академия

Ч2 Гуманитарное образование в России

Ценностные основания

Развернем это с методологической и аксиологической точек зрения подробнее.                                                                                     

Так же как естественные науки используют гипотетико-дедуктивный метод для того, чтобы теоретически объяснять факты (явления природы), социогуманитарные дисциплины используют для понимания фактов общества (т.е. поступков людей, действий социальных групп) ценностно-дедуктивный метод. Он позволяет восходить именно к ценностным мотивировкам, лежащим в основе этих поступков и действий, т.е. понимать их смысл. Задача эта, конечно, чрезвычайно сложная. В отличие от объектов природы социальные субъекты способны (и постоянно это делают) сознательно скрывать свои истинные намерения, ценности и цели, декларируя нечто прямо противоположное тому, что в действительности определяет их действия. Проблема ученого-историка – это уже проблема второго порядка. Она заключается в том, что, изучая историю, он сам является историческим деятелем. Он способен как пытаться добросовестно абстрагироваться до некоторой степени (но никогда целиком – это невозможно) от системы своих собственных ценностей, так и выступать открыто тенденциозно. Но он способен и отрицать, скрывать ценности, которыми руководствуется при изучении истории. Более того, как ни прискорбно, но историк способен даже на сокрытие или искажение исторических фактов, что в свою очередь также является поступком, социальным действием, руководимым приверженностью определенным ценностям.

Проблема преподавателя истории, даже автора учебника – проблема третьего порядка. Излагая учащимся историю, он сам всегда в большей или меньшей степени (в зависимости от своего «калибра») выступает в то же время и как историк-ученый и как исторический деятель. Он также руководствуется некоторой системой ценностей и совершает своим преподаванием социальные действия, создает факты истории. Очень многое здесь зависит от того, совпадают или не совпадают между собой и насколько предполагаемые ученым-историком ценностные основания изучаемых им поступков исторических деятелей и его собственные и далее, соответственно, собственные ценности преподавателя истории и предполагаемые им ценности ученого-историка.

Все вышеизложенное и создает объективные основания значительного ценностного плюрализма при изучении и преподавании истории. Не следует, однако, упускать из виду то, что буквально здесь же коренятся и объективные основания ограничения этого плюрализма. Изучение и преподавание истории также имеет свою историю.

Это история истории –  историография. Она знает и достоверно установленные и ныне никем уже неоспариваемые факты фальсификаций, и недобросовестных интерпретаций, и идеологизаций и т.п. Таким образом, главным ограничителем ценностного плюрализма выступает даже не то, что открываемые историками ценностные основания должны верифицироваться фактами истории, а то именно, что собственные ценностные мотивы историка и преподавателя истории в свою очередь верифицируются (или фальсифицируются!) поступками их собственной профессиональной деятельности как фактами современности.

Дело в том, что сегодня история идет вперед как никогда быстро. Современность становится историей почти мгновенно. Это решающим образом изменяет характер ответственности не только исторических деятелей, но и  историков. То, что раньше выяснялось многим позже физической смерти историка-ученого или историка-преподавателя, теперь выявляется еще при их жизни и даже до окончания карьеры. Что принципиально важно, выявляется не только недобросовестность или фальсификации, но и возможная контрпродуктивность, неэффективность как самих их профессиональных действий, так и тех систем ценностей, которыми они руководствовались при совершении этих действий.          

Контрпродуктивность, неэффективность для кого, для чего? Для длительных и огромных субъектов социально-исторического действия, от продолжения и развития существования которых зависит само бытие как исторического деятеля, так и историка как таковых. К числу таких субъектов в первую очередь относится Отечество. Утверждения, что ни один-де народ в мире не имел такой трагической, такой страдательной истории, как наш, никого так часто не обманывали и не предавали, и никто не проявил столько героизма и стойкости, не добился стольких побед,  равно как и противоположные им, что никто-де не совершил таких преступлений и предательств, как наше государство – это не результат чистого невежества. Ведь авторы их как будто опираются на факты. Но методологическая оплошность приводит их к самообману и вольному или невольному обману других. Вспомним вышеприведенные высказывания Чаадаева о взаимосвязи патриотизма и объективности, истории и современности. Современный патриотический плюрализм в преподавании истории – не в самовосхвалении и не в самопоругании. Он – в показе истинно великих, справедливых и добрых дел нашего (и чужого) прошлого как основания возможности совершения в настоящем и будущем новых подобных дел, и он – во вскрытии  всех ошибок, слабостей и преступлений нашего (и чужого) прошлого как основания для превращения этой возможности в действительность.

Лишь в длительном столкновении множества точек зрения способна  выкристаллизовываться историческая истина.

Приведем актуальный пример. Многие как отечественные, так и зарубежные историки склоняются к мысли о том, что со стороны всех будущих участников второй мировой войны предложения и контрпредложения о «коллективной безопасности» были в значительной степени неискренними и лишь прикрывали их истинные намерения. Истина, по их мнению, заключается в том, что руководители всех крупных европейских держав (включая и сталинский СССР), а также многих небольших государств того времени, несут  ответственность за возникновение войны. Все они хотели друг друга перехитрить, все ставили узкокорыстные интересы переживаемого момента выше «коллективной безопасности», все желали использовать слова о ней лишь в своих собственных целях, никто к ней всерьез не стремился и в нее не верил, а также не способен был в силу различных исторических и идеологических причин проявить ту степень доверия друг другу, которую потом (и то не сразу) пришлось-таки проявить, несмотря на эти причины, руководству стран антигитлеровской коалиции, когда война началась. В результате все перехитрили самих себя и все пострадали. Проще говоря, бесспорным инициатором развязывания войны была Германия, а из всех остальных никто не собирался предотвращать войну, а собирался лишь остаться в стороне или вступить в нее в выгодный для себя момент. Но, нельзя забывать и того, что доля ответственности различных государств, также как и цена страданий, которой пришлось расплатиться разным народам за корыстность и близорукость своих руководителей, далеко не одинакова.      

Совместима ли приведенная историческая теория с современным российским патриотизмом? С моей точки зрения, определенно, да. Вряд ли хорошую услугу будущему своего отечества окажет тот историк или преподаватель истории любой страны (в том числе и России), который пожелает настаивать на обратном. Историческая преемственность Российской Федерации по отношению к Советскому Союзу со всей исторической памятью о его победах, поражениях и преступлениях  и отождествление (в том числе юридическое) современной РФ и сталинского СССР – это совершенно не одно и то же. Отрицать такую преемственность или настаивать на таком отождествлении – это и не патриотично, и не истинно.

Дело в том, что сегодня история идет вперед как никогда быстро. Современность становится историей почти мгновенно. Это решающим образом изменяет характер ответственности не только исторических деятелей, но и  историков. То, что раньше выяснялось многим позже физической смерти историка-ученого или историка-преподавателя, теперь выявляется еще при их жизни и даже до окончания карьеры. Что принципиально важно, выявляется не только недобросовестность или фальсификации, но и возможная контрпродуктивность, неэффективность как самих их профессиональных действий, так и тех систем ценностей, которыми они руководствовались при совершении этих действий.          

Контрпродуктивность, неэффективность для кого, для чего? Для длительных и огромных субъектов социально-исторического действия, от продолжения и развития существования которых зависит само бытие как исторического деятеля, так и историка как таковых. К числу таких субъектов в первую очередь относится Отечество. Утверждения, что ни один-де народ в мире не имел такой трагической, такой страдательной истории, как наш, никого так часто не обманывали и не предавали, и никто не проявил столько героизма и стойкости, не добился стольких побед,  равно как и противоположные им, что никто-де не совершил таких преступлений и предательств, как наше государство – это не результат чистого невежества. Ведь авторы их как будто опираются на факты. Но методологическая оплошность приводит их к самообману и вольному или невольному обману других. Вспомним вышеприведенные высказывания Чаадаева о взаимосвязи патриотизма и объективности, истории и современности. Современный патриотический плюрализм в преподавании истории – не в самовосхвалении и не в самопоругании. Он – в показе истинно великих, справедливых и добрых дел нашего (и чужого) прошлого как основания возможности совершения в настоящем и будущем новых подобных дел, и он – во вскрытии  всех ошибок, слабостей и преступлений нашего (и чужого) прошлого как основания для превращения этой возможности в действительность.

Вернуться в начало статьи

ПРОГРАММЫ ТРЕНИНГОВ LiCO